Смерть Манаса.
В Таласе в ту ночь Каныкей проснулась в испуге от страшного сна.
Тяжелорогий сивый бык
Ревет у берега реки.
Неужели погиб султан мой Алма?
Белый кречет Акшумкар, что гнался за вороном,
Пишился вдруг своих крыльев.
Неужели Чубак, друг моего султана
Повстречался с грозным несчастьем?
Неужели умер мой бесценный Сыргак?
Высокая чинара
Бессильно склонилась в сторону Кыблы,
У золотого трона, на котором восседал мой султан,
Когда он был ханом, восемнадцати народов,
Подломилась одна ножка.
Неужели погиб буудан-скакун моего Кокджала?
Так плакала и причитала она, и слезы ее лились десятью ручьями. Она пришла к Бакаю и, передав ему повод Тайбуурула, послала его с конем к Манасу. Бакай скакал день и ночь и, когда парный их счет дошел до двенадцати, достиг Манаса, который, окруженный китайцами, сражался пешим. Бакай передал ему Тайбуурула. Сев на Табуурула, Манас снова исполнился отваги, и, разбив китайцев, опять подошел к Бейджину.
Но китайцы плотно заперли все ворота и не пустили Манаса. Высота крепостной ограды Бейджина достигала сорока аршин. Что ни предпринимал Манас, но войти в Бейджин ему никак не удавалось. Наконец, когда он, разбив ворота Бейджина, уже готовился снова вступить в него со своим войском, послышался громовый голос:
— Манас, не вступай в Бейджин, возвращайся обратно!
Услыхав этот голос, Манас повернул обратно в сторону Таласа. Он прибыл на места недавних сражений и нашел там тела Алмы и Сыргака. Очень горевал Манас:
Единственный сын Азиз-хана,
Приложив свою щеку к твоей щеке,
Твой айкел Манас везет тебя впереди себя на седле.
Не прекращая своих причитаний, Манас начал так изливать свою грусть:
Вы были парой на подбор, как близнецы,
Теперь, когда вы погибли оба,
Могу ли я жить без печали?
Бросив Аккулу под вражью пулю,
Отправив Алмамбета в тот мир,
Лишившись моего хана Чубака,
Обломав все свои крылья,
Как теперь я вернусь в Талас?
Был я булатом, что разбивал камни,
Теперь же я согнулся от горя.
Погубив всех своих горных орлов,
Я остался теперь одиноким!
Я хочу гордо ступать по земле,
Но ноги мои подкашиваются,
И я ползу, подобно змее.
Разлучившись с моими близнецами,
Я остался без хвоста и гривы,
Ощипанным, как кулан .
Так плакал горестно Манас, как вдруг к нему прискакал, отощавший без травы и воды, конь Алмамбета Сарала.
Увидев его, Бакай навьючил на него останки Алмамбета.
— Я нагрузил тебя драгоценным залогом! Донеси тело Алмы до Таласа! — сказал от коню.
Киргизские воины, уцелевшие от гибели в жестоких сражениях, с быстрыми иноходцами, красивыми девушками и богатой добычей разъехались в разные стороны по домам. Манас пришел в себя, облачился в боевые доспехи, молодецки сел на коня и двинулся в аил.
Каныкей проговорила:
Из барса-кельбес — Бейджина
Здоровым ли ты вернулся, мой падишах?
Всех своих орлов
Неужели, падишах мой, отдал ты в подарок Бейджину?
Сколько быстроногих скакунов с лоснящейся шерстью,
Сколько могучих батыров проскакало по этой земле.
Не только мужи, подобные Чубаку и Алмамбету,
Даже Хазрет-Али, лев могучий, и тот умер!
Так встретила Каныкей Манаса словами утешения. Когда Манас попросил дать ему на руки сына, она подумала: «Ни один ребенок, на которого взглянет Манас, не останется в живых. У него близ глаза есть священная родинка, поэтому его взгляд навлекает на детей несчастье!» — и не дала ему на руки сына.
Потом она взяла камчу, приложила ее ко лбу Семетея и дала затем понюхать Манасу. Почувствовал он тогда новую силу, возвратившуюся к нему. Подойдя к юртам Алмы и Чубака, он сказал Арууке:
Я послал Аккулу по полю, аяш!
Единственного моего Алмамбета
С золотым чубом и опояской с кистями, аяш!
Послал я жертвой, аяш!
У меня сломалось крыло, аяш!
С тем, кто был мне опорой,
С ханом Чубаком разлучился я, аяш!
Я покорил Бейджин, я много добычи взял, аяш!
Если даже нарочно искать, не найти такого батыра
Как Сыргак, которого я погубил, аяш!
Мое крыло оторвала вражья пуля, аяш!
Я отдалился от своих кабыланов,
На мою душу спустилась темная ночь, аяш!
Над Бейджином, которого не достиг Сулейман, аяш,
Я принял ханскую власть, аяш!
Желая править и властвовать там,
Я погубил своих близнецов, аяш!
Я вошел в Бейджин и вернулся обратно, аяш!
Я отделился от своих горных орлов, аяш,
Я опалил свои крылья огнем, аяш!
Всех своих кабыланов
Я отдал Какану, аяш!
Двух близнецов, подобных ягнятам,
Обоих вместе я погубил, аяш!
Как же я один еще хожу, не умирая, аяш
Отчего я не погиб, отчего я не умер, аяш,
Когда живы были мужи Алмамбет, Чубак и Сыргак?
Так причитал Манас, сидя на коне. Тогда Арууку, Бурулча и Бирмискал, громко стоная, вышли и встали перед Манасом, и сказали ему:
— Месяц батыр наш, очень ли ты измучился в бою?
Аяш-джан, невредимым ли ты вернулся к нам?
Всех ли батыров своих,
Аяш-джан, отдал ты в подарок Китаю?
Аяш-джан, здоровым ли ты вернулся из Бейджина?
Аяш, сражаясь без счета дней шесть месяцев,
Всех своих горных орлов
Отдал ты в подарок врагу?
Так встретили они Манаса. Увидев их, Манас, не переставая плакать, сказал еще:
— Ах, отчего не погиб я, когда был могуч,
Когда, гоняясь за белым маралом, силой делал из него домашнее животное!
Когда весь мир ставил вверх дном,
Когда навлекал я хаос на вселенную,
Когда Алмамбет и Чубак стали великанами!
Ах, отчего не погиб я в зените славы,
Когда не только китайцев, но весь мир
Косил,рубил и покорял я себе!
Теперь приобрел я печальную славу,
А Алмамбет и Чубак взяты врагом!
Так безутешно метаясь, стонал Манас, и никто не осмеливался сказать ему слово утешения. Он потерял от горя сознание и упал с коня. Тогда вышла Каныкей и проговорила:
— Торе мой, никогда еще слезы не помогали залечивать горе. Не только Алмамбет и Чубак, но и Искандер и Сулейман и праотец наш Адам, и Хазрет Алишер, все ведь они погибли. А сколько прошло по миру ханов, подобных тебе! От причитаний горе не рассеется. Всхлипывания не вернут тебе прошлого. Раскаяние не принесет никакой пользы.
-Перестань! — так утешала она его, взяла за руку и увела в его юрту.
В это время раны Манаса на спине и шее вновь загноились. Тогда Бакай переселил Манаса с Каныкей на джайлоо у вечных снегов. Каныкей отправила Шууту в Медину, Миор и Багдад, чтобы он привез оттуда лекарство под названием «Апы-упу». После того, как в раны Манаса были втерты снадобья, он вновь почувствовал себя в полной силе и переселился опять в Талас. Однажды он сел на Тайбууру-ла и отправился на поиски Саралы.
И вдруг он увидел Саралу с телом Алмамбета. Сколько вод он пересек, сколько перевалов пересек, сколько дней не щипал траву, не пил воды! Хвост и грива его опали, ноги подкашивались от усталости, на спине не осталось ни одного целого места.
В таком измученном виде донес он целым и невредимым тело своего хозяина. Манас и Бакай похоронили останки Алмамбета на священном холме Чечтебе и принесли в память его жертву. С тех пор Чечтебе стал большим мазаром. Когда Манас возвращался в Талас обратно, он с грустью думал:
— Мой Алма был рукояткой моей секиры,
Кто снова сумеет поставить другую такую же прочную?
Путь на Бейджин, где спустилась на нас черная ночь,
Кто снова сумеет возглавить так же умело?
Мой кровавый булат, мой джелек,
Алмамбет мой, дар, полученный из Китая!
Если на наши головы спустится ненастье,
Кто будет моей опорой в трудную минуту?
Моя опора при стремительном спуске с горы,
Светлый луч в несчастьи, о мой Алма,
Неужели я действительно лишился
Своей неприступной крепости?
О мой лев, мой горный орел, мой Алма!
С плачем сошел Манас с коня у юрты Алмы и потерял сознание. Из горла его хлынула кровь вперемежку с желчью.
Каныкей, увидя это, испугалась и заплакала.
— Не заметив раны на твоей пояснице, видно ослепла я. Мой лоб, видно, плоский и глупый, видно нет мне на свете счастья. Если ты навсегда закроешь глаза, твой сын слишком мал, чтобы стать повелителем народа. Все твои родные и братья враждебны нам. Какова же будет судьба твоей черноликой от горя вдовы, твоей одинокой Каныкей? Где преклонит она свою несчастную голову?
Когда луна не встанет на небе,
Падишах мой, что делать в ночной темноте?
Твой сын слишком молод.
Если твои бесценные глаза сомкнутся,
Падишах мой, какова будет наша участь?
Кокджал, мой торе, подними свою голову!
Скажи, есть ли у тебя надежный человек?
Если внезапно ты закроешь глаза,
Падишах мой, есть ли у тебя человек, что тебя похоронит?
Чтобы соединить оборванное,
Есть ли у тебя преданный мудрец?
Есть ли у тебя единоутробный, близкий тебе человек?
У тебя много золота и много тиллей,
Есть ли у тебя справедливый, кто все это поделит?
Берущий тебя Азраил уже приблизился.
Есть ли у тебя близкий батыр?
Есть ли у тебя человек,
Что повернет голову твоего коня?
Если тяжесть забот падет на наши головы.
Потерявшие своего хана Кёкчё, казахские воины двинулись к Сарыарке. Оставшиеся без Музбурчака туркмены двинулись к перевалу Чамбылбель (65). Оставшиеся без Бокмуруна воины племени Сарыногой двинулись в сторону Ташкента. Ослабевший от страшных ран, обессилевший от тяжкого горя после потери близких людей, Манас упал без чувств. Бакай положил его на табыт и погрузил на Тайбуруула. Печальный караван двинулся к Таласу. Но Бакай подумал:
— Если мы без предупреждения прибудем в свои аилы в таком виде, то народ потеряет свое сердце от горя. — И, написав письмо, он отправил вестником в Талас Ырчиуула. В том письме говорилось:
— Бейджин мы себе покорили. Манаса, Алмамбета, Чубака подняли на ханство. Конурбая схватили живьем и теперь движемся домой. Соберите весь киргизский народ, приготовьте торжественный той! Юрты Чубака и Алмамбета раскиньте у предгорья Таласа рядом, дверь к двери.
Каныкей исполнила все, что говорилось в письме, и вот уже радостно, и оживленно стал стекаться для встречи батыров киргизский народ. Незадолго перед тем у Каныкей родился сын — ее первенец Семетей.
Но Каныкей не принимала участия в общей радости и чуяла что-то недоброе. Она собрала свои волосы на макушке, взяла на руки новорожденного Се-метея и вышла встречать Манаса на дорогу.
Когда караван приблизился к Каныкей, она подумала, что вид бесчувственного Манаса приведет народ в уныние, дернула за повод его коня в ложбину, ущипнула Семетея и заставила его громко плакать.
Есть ли у тебя, мой кабылан, стойкий муж
Кто мог бы держать твое знамя?
Если закроются твои соколиные глаза,
Скажи, кто, не тяготясь услугой,
Послужит тебе в последний час?
Очнулся Манас и произнес свое завещание:
— Если я умру, позови прочитать джиназу старца Кошоя, Тёштюка, что на Алае, деву Сайкал, что в турфане, Кокберу, сына Урума, позови из Крыма и Айкоджо из Андижана.
Если к границам моим приблизится враг, то защитой народа пусть будет Тёштюк. Он дал обет служить мне после моей смерти. Давно, когда я покорил ТУрфан, мне и Сайкал прочитали наказ. Она дала обет сослужить мне последнюю службу. Много было ханов, которые тяготились моей властью. Они захотят отомстить мне, выкопав мою могилу, и бросят мой труп собакам. Поэтому посоветуйся с Бакаем и похорони мое тело в неизвестном месте, не говоря об этом никому, кроме него.
Для женщины, потерявшей своего торе, нет лучшей опоры, чем ее родители. Похоронив меня, не смотри, что оставляешь в Таласе много золота, серебра и скота. Возьми Семетея и поезжай с ним в Бухару, к отцу своему Темир-хану. Не жди добра от моих шести негодяев родичей — Абыке, Кёбёша и других братьев. Пока Семетею не исполнится двенадцать лет, пусть его воспитывает твой старший брат Исмаил и пусть мальчик не знает, кто его родители.
Болезнь Манаса усилилась, при каждом вздохе он выплевывал целые чашки крови, так что кровью наполнилось шесть глубоких ям.
По желанию Манаса Каныкей покрыла его аколпоком, положила ему в ноги и голову албарс, аккельте и сырнайзу и все его вооружение. Посадила Аджибая на Тайбуруула и послала его вестником к Кошою, Тёштюку, Кокберю и Сайкал.
Аджибай известил Кокберю, что был в Крыму. Его сын Коеналы заявил:
— Я тоже поеду к моему отцу-аяшу и, если он еще жив, то увижу его, если же он уже умер, сослужу ему верно последнюю службу.
Коеналы сам известил Кошоя, Тёштюка и Айкоджо, собрал сорок ишанов и силой пригнал их в аил Манаса.
Аджибай прибыл к Сайкал и сказал, что Манас лежит присмерти. Она возразила ему:
— Разве я должна что-нибудь Манасу? — и с позором прогнала его.
Второй раз вестником к ней прибыл Коёнаалы, сын Кёкберю друга Манаса. Он силой привел Сайкал к Манасу и заставил ее надеть черные одежды.
Каныкей еще при жизни Манаса приказала заколоть тринадцать тысяч козлов, и на их растопленном жире сбили прочные кирпичи. Из этих кирпичей воздвигли кумбез для Манаса. Каныкей, горько плача, говорила так:
Семь тысяч эркечей закололи рядом,
И на их жире сделали кирпичи.
Пусть семь долгих веков пройдут мимо,
Но кумбез моего недосягаемого
Пусть стоит не рушась!
Шесть тысяч эркечей закололи второй раз,
И на их жире сбили кирпичи.
Пусть шесть долгих веков пройдут мимо,
Но кумбез моего айкела
Пусть стоит, не рушась!
Каныкей вызвала из Мекки мастера и на внутренних стенах кумбеза приказала сделать изображение Манаса, его сорока чоро и картины великого похода. Перед смартью Манас всем оставил свое завещание. Бакаю и Кошою он сказал:
— Вы теперь не живите так, как при мне. Не кочуйте в места, где много веселья, где шум и раздоры. Теперь для вас нет иной лучшей участи, чем пасти верблюдов.
После этого умер Манас. Каныкей не похоронила его в кумбезе. А в ущелье Ичкилик тайно приказала выкопать глубокую пещеру, обложить ее стены яхонтом и при входе сделать подпорку, изображающую Манаса.
После смерти Манаса все его животные опечалились.
Табуруул, Джелмаян, Кумайик — все были не в себе. Собаки выли, верблюды стонали, кони не щипали траву. Акшумкар оборвал шелковую нить и, взмыв кругами, исчез в воздухе (66).
Абыке, Кёбёш и другие братья, притворившись печальными, прибыли с причитаньями на похоронный той.
Каныкей, Кошой, Тёштюк, Кёкберю, Коёналы ночью, под покровом тьмы, тайно отвезли тело Манаса в горы и похоронили в пещере. В кумбезе же они положили изображение человека, обернутое в белый войлок.
— Пока сыну Манаса не исполнится двенадцать лет, мы будем охранять его народ, мы устроим ему торжественные поминки, — поклялись Кошой, Тёштюк, Кёкберю, Коёнаалы, Сайкал и разъехались в свои края.
Когда они возвращались домой, давние противники Манаса, батыры Джанаалы и Карач, услышали что он умер, а его друзья, в том числе и Коёнаалы, возвращаются с похорон. На перевале Чамбылбель преградили они им дорогу. В сражении с ними погиб Коёнаалы, которого, видно, настиг дурной глаз Манаса. От горя по сыну Кёкберю больше не смог приехать к Каныкей. Не приехали и Кошой и Тёштюк, а дева Сайкал умерла сейчас же по возвращении.
Когда со дня смерти Манаса исполнилось сорок дней, Абыке пришел к Бакаю и сказал:
— Бакай аба! У трех нижних ханов погибают мужи, там возникла какая-то ссора, надо бы поехать туда, помирить их.
Бакай ответил ему:
— Абыке, мой сын,
Пропади ты со своим пиром!
Как могу я поехать на той?
Чтобы обо мне говорили: «Дьявольский Бакай!»
Как могу я поехать на твои игры?
Сгинь ты со своим сборищем!
Сын мой, ну как поеду я на сборище?
Лишенный своего счастья,
Я стану жертвой клеветы и слухов, говорящих:
— «Видно он все еще прежний улыбающийся Бакай».
— Вчера мое счастье, лев Манас, завещал мне:
— «Растрепав свою редкую бороденку,
Разгорячив свои глаза, как ворон,
Не лети ты больше на бранные стычки!»
Так сказал Бакай и не поехал с Абыке.
После смерти Манаса ханством завладел Кёбёш, а сорок чоро Манаса расположились аилом у юрты Кёбёша и стали служить ему.
